Караулов встреча с дьяволом скачать

Читать онлайн "Русский ад. Книга вторая" автора Караулов Андрей Викторович - RuLit - Страница 4.

— Убийство по найму. — Наши, Палыч, все могут. Если захотят! — Не, Оленька… На Лубяночке от Зойки тут же все открестились! Не мы, мол, не наша кафедра… — Одному Богу известно, — вдохнул Окаемов. — Неустановленное лицо. Неустановленным предметом. Наш начальник за Зойку всех отшкурил тогда до блеска.

Скальп участкового сполз ему прямо на морду. А что толку, скажи! Никого не нашли. Ольга Кирилловна слушала очень внимательно. — Нарисовалась Светочка Щелокова, — продолжал Окаемов, — мгновенно! Красавец полковник от нее прискакал. Продвинутый, лет тридцать пять, не больше, а уже на «Волге».

Все иконы лично у Зойки со стен снимал. И картины. Много картин. Море черное и камни… говорили, Айвазовский. — Завсегда так, — кивнула Ольга Кирилловна. — На кражу списали. — И что, глазищи… повылетали прям?! — Говорю же тебе.

Зойка у Берии агентом была, потом на Лубянку попала и отсидела, сердечная. Она ж убийце сама дверь отворила, хотя после Лубянки от всех людей как черт от ладана шарахалась. Раз двадцать спросит в дверной глазок, кто к ней пришел и зачем, хотя видит, кто стоит, не слепая была… То есть чтоб она к себе в квартиру чужого запустила — да ни в жись. Тогда это не Зойка. И колбаску все время прятала.

— Матерь Божия… — оторопела Ольга Кирилловна. — Салями, что ль? Финскую? — Куда-куда… Все тебе скажи! — засмеялся Окаемов. — Под матрас. — А, жадная, значит… — сплюнула Ольга Кирилловна. — Артистки все жадные. До посинения! — Ареста ждала, — спокойно объяснил Окаемов. — Дом-то знатный был, под каждым окном — рожи в мраморе. Смоктуновский на Смоктуновском, короче, сплошная кумирня! К Зойке заходишь — квартира как аэродром.

Бабы голые в мраморе сделаны и столы золотые. А тухлятиной прет, как на Хитровке в базарный день! Фроська так и стояла на задних лапках, бежать поздно, она же здесь как в капкане, подвал был действительно очень похож на карцер, и где-то там, высоко, падали с потолка капли воды… — Уй, мать ядре… на! — Ольга Кирилловна уже забыла, похоже, зачем она пришла в подвал. — Артистки, Палыч, только с виду чистые… — Тебе виднее, — сплюнул Окаемов. — Они как в раю живут. Ты к раю ближе, чем я! — А колбаса, значит, как заначка? — не отступала Ольга Кирилловна. — Соображаешь, — кивнул Окаемов. — Если мы опять за ней явимся… лагерники всегда новых арестов ждали, покоя-то нет, отбили покой… — Если мы явимся, ее кто к холодильнику подпустит? Будет она вещички собирать, вот колбаску-то и прихватит незаметно, в камере пару дней нормально протянет, с колбаской-то, если ее при шмоне не отберут… — А запах выдавал. Сама-то Зойка ни хрена уже не чувствовала, ей чуйку в лагере под самый корень отбили.

— Заслужила, если отбили, — перебила Ольга Кирилловна. — Ага… — устало кивнул Окаемов. — Заслужила. Еще как! Лаврентию Палычу не дала. — Во, блин, гордая!

Было че беречь! Я вот… десять раз подумаю: беречь иль не беречь! В сторону согласия. — Нуты бл… дь… — засмеялся Окаемов. — Да счас!

Я просто начальство я уважаю. Служу чем могу, товарищ капитан. — Никак нет. Российской Федерации! — А она, Оленька, мужа любила.

Муж у Зойки американец был. — Кто? — насторожилась Ольга Кирилловна. — Офицеры — они все красивые! — То-то и оно… — Баба если на х… подсядет… ей уже все равно, кто он… да хоть Клаус Шакал… По себе небось знаешь? А?! — Мужа любить — ума не надо, — весело отмахнулась Ольга Кирилловна. — А ты попробуй, двух полюби! Это глупость, Палыч, что двух любить нельзя.

У нас в подъезде Лида Смирнова жила, артистка. Так она, Палыч, страсть как мужа любила. И еще — Бондарчука. В оконцовке извелась вся до одури, как сумасшедшая стала. Здесь хочет, и там хочет. Сегодня больше здесь, завтра больше там, потому как соскучилась! Люди-то… они ж разные все.

Дажеяблочки на одной и той же ветке зреют по-разному… — Как в лихорадке, короче, к каждому за советом кидалась. Во какая энергетика! А Лаврентий Палыч, голубчик, весь день на работе. С утра и до утра. Все для фронта, все для Победы! Раз так, значит, и уважить могла… толстозадая!

Американцу дала? А Лаврентию Палычу не дала! Это что, нормально — скажи!